Самая хорошая девочка в выпускном классе — такое звание заслужить нелегко, но я за ним никогда и не гналась. Тем более, что количество славных парней, отваживающихся подойти, от этого только уменьшается, зато число завистливых одноклассниц увеличивается вдвое. А я ведь ничего специально не делала. Я не притворялась ни разу. Я просто была такой, какая я есть.
Да, я прилежная ученица. Да, я исполнительная. Да, я внимательна к родителям. Но разве это плохо? Да, у меня красивые волосы и второй размер лифчика, но это ведь от мамы досталось, я ведь не специально!
Если мама приходит поздно с работы, то я ей помогаю не потому, что так надо — я просто по-другому не могу. Она же устала, нужно дать ей возможность отдохнуть. Вот, например, я сама поглажу белье и разложу на полочки. Вот мамина блузка для работы, как всегда белоснежная. Мама так бережно обращается с вещами. Эту блузку нужно гладить очень осторожно, а потом положить маме на полку.
Это моя юбка. Мама сшила ее для меня сама год назад на день рождения — она у меня такая заботливая! По юбке я быстро пройдусь утюжком и положу её на свою полку. Так, папины трусы и носки гладить не надо, просто убрать на полку. Помню, как мама принесла откуда-то эти носочки. Прибалтийские — во всем городе ни у кого таких нет. Приятный тёмно-зелёный оттенок и строгий узор в клеточку. Я очень гордилась тем, что папа ходит в таких носках. Глупо, правда?
Интересно, сколько людей считают меня глупой? Ну, хотя бы просто от зависти? Все девочки в школе наверняка. Половина мальчиков. Ну, кто еще? Может, кто если меня и не считает глупой, так уж точно относится ко мне снисходительно. Смазливенькая девочка, куда тебе учиться? Выскочишь замуж и будешь дома сидеть. Рррр! Раздражает это даже. А главное, во всем городе нет близкого человека, чтоб хоть просто понять меня. Лучшая подруга с четвертого класса, и та уехала.
Но иногда я тешу себя мыслью, глядя на всех свысока и понимая, как все одновременно считают меня пустой и хорошей девочкой. Они не знают. Я вовсе не такая хорошая! Вернее... совсем не хорошая.
***
Черная «Волга» бесшумно остановилась в двух кварталах от школы. Я заметила ее силуэт, пока шла по привычной аллее домой. Обернулась: никого нет. Эх, даже жалко! Хоть бы кто-нибудь заметил хоть разок. Ладно, пускай продолжают считать меня паинькой.
В его машине пахло по-особенному, не как в других машинах. Не то что бы меня часто катали на машинах. Совсем нет, но я хорошо знала обычный запах салона: как на заводе.
У него же чувствовался какой-то тонкий аромат, чуть щекощащий ноздри. Или я выдумала себе это? В любом случае, когда он захлопывал дверь и я оставалась с ним в машине наедине, то буквально тучи мурашек начинали бегать по моей коже.
— Ты как?
— Ничего.
— Больно еще?
— Да нет, уже лучше.
— Надо только привыкнуть к этому, знаешь. Тебе понравится.
Я помедлила с ответом, потом призналась:
— Мне было хорошо. Я... я даже не думала.
Он повернулся и посмотрел мне прямо в глаза. И я снова начала растворяться и таять, словно стекая вниз липким, вязким и тягучим. Как тогда, когда я ощутила на себе этот взгляд в первый раз. Боже, да разве хоть одна девочка из всей школы ощущала на себе такой взгляд!
— Видишь женщину?
Он указал на фигуру женщины, идущей вдоль дома по аллее.
— Как думаешь, она делала хоть раз в жизни то, что делала ты?
— Думаю, что нет.
— Именно! Во всем городе, даю тебе слово, во всем нашем городе женщин, умеющих то, что попробовала ты, можно по пальцам пересчитать. Ну, не считая дешевых шлюх с Заводской. Но они из другого мира.
Он знал. Он знал, чем зацепить меня! Мы всего лишь сидели в машине и разговаривали, а
меня уже пробирал озноб. Внизу живота прилила кровь, и от этого стало теплеть и пощипывать в месте, где ещё неделю назад была жгучая боль.
Его голос был тихим и спокойным. Он продолжал:
— Ты зашла дальше, чем следует. Дальше, чем следовало бы любой девушке, даже такой как ты. И я вижу, что ты боишся. Так?
Он нежно коснулся рукой моей щеки. Провел по ней и дальше, за ухо. Запустил руку в мои волосы. Наклонился ко мне и накрыл мои губы долгим поцелуем. Я почувствовала его язык, такой мягкий и гладкий. Он скользил по моим губам. Я таяла от электричества между нами. Мои глаза прикрылись. Он потянул меня легонько за волосы. Ай! Я запрокинула голову, повинуясь его воле. Я чувствовала, как его язык у меня во рту скользил, словно проверяя каждый уголок. А потом я ощутила, как его ладонь легла на мои трусики, забравшись под подол платья. И я выключилась.
Он гладил меня по оголенной коленке, пока я приходила в себя.
— Знаешь чем хорошая девочка отличается от шлюхи? Хорошей девочке нравится чувствовать себя уязвимой. Она питается этим чувством. А шлюхе всё равно. Ты очень хорошая девочка. И тебе очень нравится чувствовать себя уязвимой.
Он продолжал поглаживая колено.
— А знаешь, в чём беда всех хороших девочек? В том, что хорошие мальчики оберегают их, не давая им почувствовать себя уязвимой. Если же она выбирает себе плохого мальчика, то тогда он делает ее уязвимой. А ей это не надо. Ей надо чувствовать себя уязвимой, а не быть ею. Чувствуешь разницу?
Я кивнула.
— В этом вся сложность. Дать ей почувствовать себя уязвимой, сделав при этом всё, чтоб обезопасить себя от губительных последствий. Это тонкая игра. И мало кому удается в нее сыграть по-настоящему хорошо.
Мне казалось, что он видит меня насквозь и что ему видно даже то, что не доступно мне. Я слушала и видела в нём учителя, врача, наставника и господа бога в одном лице.
***
Улица Заводская в вечерний час была не лучшим местом для прогулок. Мы присели с ним на деревянную потертую скамеечку. На улице никого не было, но всё равно было страшно: даже просто находясь в этом районе было неприятно дышать. Запах курева и алкоголя, казалось, прочно впитался в этот воздух.
Моя левая рука была сжата в кулачок. Крепко-крепко. Мне казалось, что если я разомкну пальцы хоть немного, то белая ткань зажатых в нём моих трусиков станет так видна, что на меня как коршуны со всей округи слетятся все желающие. Без трусиков было холодно и неприятно. Я старалась сидеть так, чтоб голые ягодицы не касались грязной скамейки, а умещались на подоле моего платьица подо мной. И да, я чувствовала себя уязвимой.
— Нравится ее вкус? — Спросил он.
Я поколебалась, прежде чем ответить:
— Он другой, непривычный.
— Нет. Он именно неприятный. И тебе нравится, что он неприятный. И именно в этом для тебя удовольствие.
Он продолжал:
— Каждый мужчина пахнет по-разному. И вкус у каждого мужчины разный. Ты еще этого не знаешь, но когда поймёшь, то почувствуешь, что же именно во вкусе спермы делает её такой.
Я молчала. Мои губы были сжаты и я подрагивала от озноба.
— Раздвинь их.
Он указал на мои сжатые колени. Я покачала головой.
— Смотри, никто не заметит, что ты это сделала. Просто разведи их так, чтоб коленки не соприкасались, а чтоб между ними можно было просу
нуть три моих пальца. Вот так.
И она чуть расставил мои колени в стороны, вставив меж ними свои пальцы. Я покорно поддалась.
— Я сейчас встану, сяду в машину и отъеду недалеко — вон туда, видишь? Ты останешься сидеть здесь. Ты будешь сидеть и чувтсвовать, каково это — быть уязвимой. Я хочу, чтоб ты прочувствсовала этот вкус целиком. Поняла? Не бойся, я всё время буду рядом и буду следить за тобой. Как только ты почувствуешь, что я нужен, закинь ногу на ногу. Этот жест я замечу и через секунду моя машина будет здесь. Хорошо, золотце?
— Я... я не уверена что смогу.
— Тебе страшно?
— Да.
— Посмотри на меня, ты можешь отказаться от этого прямо сейчас и мы просто уедем. Только приподними свою правую ногу и положи ее на левую. Всё просто. Это ты решаешь, готова ли ты к этому или нет.
Я глядела в его глаза. Губы дрожали. Обе мои ноги оставались на земле.
— Вот и умница.
Звук мотора, и машина скрывается с глаз. Я сижу, крепко сжимая кулачок. Глаза в землю. По левой щеке вниз тянется мокрая дорожка от слезы — мне чуть холодно, когда ветер дует на неё. Я боюсь того, что кто-то сейчас может увидеть меня. Хочется спрятаться в домик. Я вся превратилась в усилитель звуков. От малейшего шороха моё сердечко ёкает. Шаги вдалеке — и вот я дрожу ещё сильнее, чем прежде. Они всё ближе, ближе. Я не выдерживаю этого закидываю ногу за ногу.
***
Темная «Волга» медленно катилась по сумрачной улице. Мой нос щекотали жёсткие курчавые волоски, а о мой затылок скользил руль, который поворачивался вправо-влево, держа машину на дороге. Я поглаживала губами уже опавшую вялую плоть.
Мои глаза были мокры от слез, а он то и дело поглаживал меня по голове:
— Поплачь моя хорошая, поплачь. Тебе будет легче.
Мне казалось, что я похожа была на ту девушку с картинки, которую я видела у него в журнале. Я помню, как я увидела выражение на лице мужчины, державшего руль: смесь гордости и наслаждения. Но теперь мне объяснили — я лучше, чем та девушка. Я воспринимала ее слишком всерьёз. А она просто шлюха, снимающаяся для журналов. Ее мужчина сделал ее по-настоящему уязвимой.
Прежде чем выйти из машины, я достала из кармана тщательно выглаженный мамой носовой платочек и не менее тщательно вытерла подбородок и губы. Когда я вынимала его из кармашка, он пах свежестью. Когда я положила его обратно аккуратно свернутым, он пах тем, что моя мама не одобрила бы ни за что.
— Спасибо, — сказала я, захлопывая дверь машины.
***
— Будешь ужинать, доченька? — Спросил папа, приглашая к столу.
— Нет, спасибо, я не голодна.
Закрывшись в своей комнате, я лежала на кровати под картой мира на стене. Почувствовала во рту волос. Поймала его и вытащила, держа на кончике языка. Взяла пальцами. Он был жесткий, как маленькая скрученная проволочка. Я повертела его перед глазами его. Странно, но у меня не было отвращения. Вернее, теперь это было что-то другое. Я положила этот волосок на белую наволочку подушки рядом с собой. Во рту был его вкус. И он останется до утра, я знаю об этом.
Все предыдушие разы я приходила домой и первым делом тщательно чистила зубы. Чтоб никто не догадался. Я была уверена, что острый запах шел из моего рта чувствуется за километр. Я пила воду, чай, сок, молоко, только бы забить этот запах. От молока было только хуже, но вот грушевый сок почему-то помогал. Немного. Но на утро какие-то оттенки вкуса спермы все еще блуждали во рту.
Вошел папа. Я с трудом поборола испульсивное желание спрятать волосок и тем самым, может быть, сильнее выдать себя. Пусть будет так, как есть. Уязвимо.
— Ты в порядке?
— Да, пап, просто есть не хочу.
— Ты плакала? Глаза красные.
— Не знаю, может быть. — глуповато ответила я.
Он ушёл.
***
Свернувшись в клубочек, я лежала на белых смятых простынях и прислушивалась к своим ощущениям. Истерзанная страстью промежность приятно ныла, хотелось положить на неё руку и погладить, успокоить, но я почему-то стеснялась. Мужчина лежал рядом и поглаживал мои волосы.
— У меня для тебя есть новая игра, вот послушай.
Я едва заметно кивнула, показывая, что слушаю.
— Завтра ко мне сюда приедет мой знакомый, очень хороший друг. Он приятный мужчина, семейный, просто у него проблемы в жизни и в семье, и ему очень нужно расслабиться.
Я замерла.
— Он приедет и сядет за вон тот стол. Ты будешь сидеть под скатертью. Твоя задача — доставить ему такое же удовольствие, которое ты доставляешь мне, пока он сидит за столом.
Я молчала. Почему-то труднее протестовать, когда лежишь голая.
— Ты его не увидишь, он тебя не увидит. Я буду в соседней комнате, всё будет безопасно. Просто сделай ему так же хорошо, как ты умеешь делать мне, поняла?
Сглотнув, я кивнула.
— Умничка.
***
Хлопнула дверь, в коридоре послышались приглушенные мужские голоса. Я сжалась в комочек, сидя под большим деревянным столом, и в панике огляделась: длинная скатерть спускалась почти до пола с той стороны, где была дверь в комнату, но со всех остальных сторон она едва доходила до середины ножек. Если тот мужчина захочет обойти стол, он меня увидит. Сердце бешено колотилось, я чувствовала себя очень уязвимой и ничего не могла с этим поделать.
Скрипнула дверь, кто-то вошёл. Я отползла подальше от края скатерти, чтоб даже ног моих не было видно. Послышался шорох одежды, шаги, звук отодвигаемого стула — и вот мужские колени приподняли скатерть, когда мужчина сел прямо передо мной.
Я задрожала, но потом взяла себя в руки. В конце концов, всё под моим контролем. Да, я уязвима, но я могу ничего ему не делать, или сделать так, как хочу. Меня никто не заставляет.
Подобравшись к нему поближе, я опустилась на колени перед ним и задрала скатерть так, чтоб она лежала над его ремнём. Запустила руки между мужских ног, занялась ширинкой. Расстегнув его пояс, пуговицу и молнию, я деловито потянула его брюки вниз. Он чуть приподнялся на стуле, помогая мне. Спустив его брюки почти до колен, я взялась за его трусы и, помедлив, стащила их тоже.
Перед моими глазами лежал чуть набухший, но не возбуждённый мужской член. Я осторожно поцеловала яички и он вздрогнул. Я лизнула их, и он вздрогнул ещё.
Мне совсем ничего не было слышно из-под стола, да и кровь так стучала у меня в ушах, что я все равно ничего бы не услышала. Я сосредоточено думала о том, как делать всё хорошо и как при этом не стукнуться о крышку стола, когда он вдруг начал кончать, заливая спермой мой рот. Её было много, я едва не закашлялась.
Сделав несколько завершающих движений, я поцеловала головку напоследок и отпрянула, давая понять, что всё закончилось. Отползла подальше от его ног, тихонько достала платочек и сплюнула в него остатки чужой спермы. Замерла.
Мужчина зашевелился, встал из-за стола и натянул сначала трусы, потом брюки. Я смотрела на край его штанин — единственное, что мне было видно из-под стола и скатерти, пока он возился с ремнём.
Штанины приподнялись и снова опустились, на мгновение открыв мне тёмно-зелёные носки в клеточку.
